Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]
«Это неправильно! — хотел крикнуть он ей вслед. — Пожалей меня, посочувствуй мне! — Но язык отказывался повиноваться. Охваченный болью ее отречения, он не мог говорить. — По крайней мере прости меня». Напряженность мускулов лица навела его на отвратительную мысль, что он ухмыляется.
— Этьеран! — простонал он. — Почему мы так немощны?
Словно бальзам, тихий голос Гиганта пролился на его боль.
— Так мы едем?
Кавинант машинально кивнул. Он оторвал взгляд он удаляющейся спины Этьеран и засунул ее нож себе за пояс.
Соленое Сердце Преследующий Море подал ему знак садиться в лодку. Когда Кавинант перешагнул через борт и опустился на поперечину, сделанную на носу, — единственное сиденье в тридцатифутовом судне, достаточно тесное для него, — Гигант тоже шагнул внутрь, одновременно оттолкнувшись от берега. Затем он перешел на широкую низкую корму. Стоя там, он ухватился за руль. Через киль прошла силовая волна. Гигант направил судно прочь от берега реки, на середину потока, и вскоре оно уже двигалось на запад среди гор.
Когда Кавинант устроился на сиденье, он тут же повернулся и с тоской стал смотреть, как Этьеран взбирается вверх по горному склону. Но силовая волна, двигавшая лодку, несла ее со скоростью бегуна, и вскоре расстояние между ними и Этьеран увеличилось настолько, что женщина превратилась в небольшую коричневую точку на фоне зелени Анделейна. С огромным усилием Кавинант заставил себя отвести взгляд от этой точки и заняться поисками источника силы, двигавшей лодку.
Однако никакого источника силы заметить ему не удалось. Лодка стремительно неслась против течения, словно влекомая огромной рыбиной. Причем в движении не ощущалось никаких толчков. И, тем не менее, нервы Кавинанта чувствовали энергию, изливавшуюся через киль. Он мрачно спросил:
— Что позволяет этому судну двигаться? Я не вижу никакого двигателя.
Гигант стоял на корме, глядя вверх по течению, держа левой рукой высокий руль, а правой определяя направление встречных ветров; при этом он что-то напевал, какую-то простую песню на языке, понять который Кавинант не мог; песню, в которой словно бы слышался шелест волн и которая оставляла соленый привкус на губах, похожий на привкус моря.
Услышав вопрос Кавинанта, он еще мгновение продолжал петь. Но вскоре язык песни переменился, и Кавинант понял, что Гигант поет:
Камень и Море глубоко входят в жизнь.
Они — два неизменных Символа мира;
Постоянство в покое И постоянство в движении;
Носители силы, которая остается…
Затем Гигант умолк и посмотрел вниз, на Кавинанта, с укором, сверкавшим в глазах из-под густых бровей.
— Чужак в Стране, — сказал он, — разве эта женщина ничему тебя не научила?
Кавинант напрягся. Выражение голоса Гиганта, казалось, принижало Этьеран, приуменьшало цену принесенной ее жертвы; его высокий неприступный лоб и полный юмора взгляд казались непроницаемыми для чувства симпатии. Однако для Кавинанта боль Этьеран была очевидной. Она была лишена в огромной степени нормальной человеческой любви и тепла.
Голосом, резким от гнева, он ответил:
— Она Этьеран, жена Трелла из Подкаменья Мифиль, и она сделала нечто большее, чем научила меня. Она сумела провести меня мимо Пожирателей, мимо убитого Вейнхим, кровавой луны, юр-вайлов. А ты бы мог сделать это?
Гигант не ответил, но широкая веселая улыбка озарила его лицо, приподняв кончик бороды словно в насмешливом салате.
— Черт побери! — взорвался Кавинант. — Уж не думаешь ли ты, что я лгу? Я не пал бы столь низко, чтобы лгать тебе.
При этом улыбка Гиганта перешла в высокий журчащий смех. Преследующий Море смеялся самозабвенно, откинув назад голову.
Кавинант смотрел на него, коченея от гнева, в то время как Гигант все продолжал хохотать. Кавинант недолго терпел это оскорбление. Вскочив со скамьи, он бросился на гиганта, собираясь ударить его поднятым посохом.
Преследующий Море остановил его успокаивающим жестом.
— Полегче, Неверующий, — сказал он. — Быть может, мне сесть, чтобы ты почувствовал себя выше?
— Ад и кровь! — взвыл Кавинант. Свирепо взмахнув рукой, он ударил по днищу судна концом своего посоха, зачерненным юр-вайлами.
Лодка подпрыгнула, словно этот удар заставил реку конвульсивно содрогнуться. Шатаясь, Кавинант ухватился за поперечину, на которой сидел, чтобы не упасть за борт. Через мгновение спазм миновал, и сверкающий на солнце поток стал таким же гладким, как и прежде. Но Кавинант еще несколько мгновений держался за перекладину, чувствуя, как тяжело бьется в груди сердце, как натянуты, словно струна, все нервы и как тяжело пульсирует его кольцо.
«Кавинант! — внутренне прорычал он, обращаясь к самому себе, — Ты был бы смешон, если бы не был так… смешон».
Он выпрямился и стоял так, упираясь ногами в дно лодки, до тех пор, пока не взял свои эмоции под контроль. Затем его взгляд скользнул к Гиганту, осторожно коснулся его ауры. Однако он не смог уловить ничего, похожего на зло; Преследующий Море казался столь же безупречно крепким, как природный гранит.
«Нелепость!» — повторил себе Кавинант. — Она заслуживает уважения! — добавил он вслух.
— Ах, прости меня, — сказал Гигант. Повернувшись, он опустил руль так, чтобы им можно было управлять в сидячем положении. — Я не хотел проявить неуважение. Твоя лояльность принесла мне облегчение. И я знаю, как следует ценить то, чего она достигла.
Он сел на корме и оперся спиной о руль так, что его глаза оказались всего лишь в футе над глазами Кавинанта.
— Да, и как следует жалеть ее, я тоже знаю. Никто во всей Стране — ни один человек, ни один Гигант или Ранихин — никто не смог бы доставить тебя… Доставить в Колыбель Лордов быстрее, чем это сделаю я.
Затем улыбка вновь вернулась на его лицо.
— Но ты, Томас Кавинант Неверующий и чужак в Стране, ты сжигаешь себя слишком свободно. Я засмеялся, глядя на тебя, потому что ты был похож на петуха, нападающего на Ранихина. Ты растрачиваешь себя, Томас Кавинант.
Кавинант двойным усилием обуздал свой гнев и спокойно сказал:
— Разве это факт? Ты судишь слишком поспешно, Гигант.
Грудь Преследующего Море заклокотала от еще одного фонтана журчащего смеха.
— Смело сказано! В Стране появилось нечто новое — человек, обвиняющий Гиганта в спешке. Что ж, ты прав. Но разве ты не знаешь, что люди считают нас… — он снова расхохотался, — считают нас осмотрительными и неторопливыми? Я был избран послом потому, что короткие человеческие имена, лишающие их носителей такой огромной доли истерии, силы и значения, даются мне легче, чем большинству представителей моего народа. Но теперь выходит, что не просто легче, а чересчур легко.
